Максималист
Ставшая хрестоматийной сказка Петра Павловича Ершова (1815— 1869) была издана в Петербурге (1834) и затем многократно тиражировалась, несмотря на отрицательные высказывания критиков.
Вот, например, отзыв В. Г. Белинского: «...Было время, когда наши поэты, даровитые и бездарные, лезли из кожи вон, чтобы попасть в классики, и из сил выбивались украшать природу искусством; тогда никто не смел быть естественным, всякой становился на ходули и облекался в мишурную тогу, боясь низкой природы; употребить какое-нибудь простонародное слово или выражение, а тем более заимствовать сюжет сочинения из народной жизни, не исказив его пошлым облагорожением, значило потерять навеки славу хорошего писателя. Теперь другое время; теперь все хотят быть народными; ищут с жадностию всего грязного, сального и дегтярного; доходят до того, что презирают здравым смыслом, и все это во имя народности.... О сказке г. Ершова - нечего и говорить. Она написана очень не дурными стихами, но, по вышеизложенным причинам, не имеет не только никакого художественного достоинства, но даже и достоинства забавного фарса. Говорят, что г. Ершов молодой человек с талантом; не думаю, ибо истинный талант начинает не с попыток и подделок, а с созданий, часто нелепых и чудовищных, но всегда пламенных и, в особенности, свободных от всякой стеснительной системы или заранее предположенной цели....»; Белинский В. Г. КОНЕК-ГОРБУНОК).
Н. В. Станкевич писал об этом произведении:
«Что путного в этом немощном подражании народным поговоркам, которые уродуются, искажаются стиха ради, и какого стиха? Пушкин изобрел этот ложный род» (Из письма к Я.М. Неверову от 30 октября 1834 г.).
Известен отзыв и А. С. Пушкина, знавшего об этих попреках, которые косвенно касались и его. По свидетельству Ершова, подтвержденному Е. Ф. Розеном, Пушкин, прочитав его сказку, заявил: «Теперь этот род литературы можно мне и оставить».
М.Н. Карков в своей статье "«Конек-Горбунок» русская сказка, сочинение П. Ершова. В III частях" писал:
«Но, к несчастию, Пушкин всегда пил горькую чашу от своих подражателей. Его выстраданный стих превратился у них в жестоко-тоскливую мизантропию, его народная сказка - в рифмованные нелепости, выезжающие на площадных выражениях. Да помилуйте, ради Бога, неужели народность состоит в том, чтобы говорить по-мужицки? После этого высочайшая бы народность заключалась в том, чтоб вывести на сцену двух мужиков, ругающихся площадною бранью... Неужели автор, начавший рассказ от сивки и бурки и вещего коурки и кончивший тем, что он мед и пиво пил, по усам текло, в рот не попало, - может думать, что он сделал все, что этим-то и стала его сказка народною? Нет! Не такою является сказка Пушкина. Он не считает ее за шутку, которую можно писать с грехом пополам, болтая всякий вздор и оскорбляя русское ухо. В Пушкине был жив дух народный; вот отчего он и мог легко сдружиться с формою народной сказки, не прибегая к повторению уличного идиома; вот отчего вымысл в его сказке грациозен и вместе народен, а не ряд нелепостей, из которых иногда нельзя составить себе представления...»
Вот, например, отзыв В. Г. Белинского: «...Было время, когда наши поэты, даровитые и бездарные, лезли из кожи вон, чтобы попасть в классики, и из сил выбивались украшать природу искусством; тогда никто не смел быть естественным, всякой становился на ходули и облекался в мишурную тогу, боясь низкой природы; употребить какое-нибудь простонародное слово или выражение, а тем более заимствовать сюжет сочинения из народной жизни, не исказив его пошлым облагорожением, значило потерять навеки славу хорошего писателя. Теперь другое время; теперь все хотят быть народными; ищут с жадностию всего грязного, сального и дегтярного; доходят до того, что презирают здравым смыслом, и все это во имя народности.... О сказке г. Ершова - нечего и говорить. Она написана очень не дурными стихами, но, по вышеизложенным причинам, не имеет не только никакого художественного достоинства, но даже и достоинства забавного фарса. Говорят, что г. Ершов молодой человек с талантом; не думаю, ибо истинный талант начинает не с попыток и подделок, а с созданий, часто нелепых и чудовищных, но всегда пламенных и, в особенности, свободных от всякой стеснительной системы или заранее предположенной цели....»; Белинский В. Г. КОНЕК-ГОРБУНОК).
Н. В. Станкевич писал об этом произведении:
«Что путного в этом немощном подражании народным поговоркам, которые уродуются, искажаются стиха ради, и какого стиха? Пушкин изобрел этот ложный род» (Из письма к Я.М. Неверову от 30 октября 1834 г.).
Известен отзыв и А. С. Пушкина, знавшего об этих попреках, которые косвенно касались и его. По свидетельству Ершова, подтвержденному Е. Ф. Розеном, Пушкин, прочитав его сказку, заявил: «Теперь этот род литературы можно мне и оставить».
М.Н. Карков в своей статье "«Конек-Горбунок» русская сказка, сочинение П. Ершова. В III частях" писал:
«Но, к несчастию, Пушкин всегда пил горькую чашу от своих подражателей. Его выстраданный стих превратился у них в жестоко-тоскливую мизантропию, его народная сказка - в рифмованные нелепости, выезжающие на площадных выражениях. Да помилуйте, ради Бога, неужели народность состоит в том, чтобы говорить по-мужицки? После этого высочайшая бы народность заключалась в том, чтоб вывести на сцену двух мужиков, ругающихся площадною бранью... Неужели автор, начавший рассказ от сивки и бурки и вещего коурки и кончивший тем, что он мед и пиво пил, по усам текло, в рот не попало, - может думать, что он сделал все, что этим-то и стала его сказка народною? Нет! Не такою является сказка Пушкина. Он не считает ее за шутку, которую можно писать с грехом пополам, болтая всякий вздор и оскорбляя русское ухо. В Пушкине был жив дух народный; вот отчего он и мог легко сдружиться с формою народной сказки, не прибегая к повторению уличного идиома; вот отчего вымысл в его сказке грациозен и вместе народен, а не ряд нелепостей, из которых иногда нельзя составить себе представления...»