Пост состоит не только в воздержании от пищи, но и воздержание от сластолюбия есть вид поста. Это-то в особенности я заповедаю: воздерживайтесь не от пищи, а от сластолюбия. Пища нам нужна, а не растление; пища нам нужна, а не причина болезней, болезней и душевных, и телесных; пиша нам нужна, доставляющая сладость, а не сластолюбие, исполненное горечи; то полезно, а это вредно; то приятно, а это неприятно; то естественно, а это противоестественно. Ибо скажи мне: если бы кто-нибудь дал тебе напиться яду, не было ли бы это противоестественно? Если бы кто подал дрова и камни, ты не отвратился ли бы? Конечно, потому что это противоестественно. Таково и сластолюбие. Как в городе, осажденном неприятелями, бывает великое беспокойство и смятение, когда они вторгаются в него, так бывает и в душе, когда нападают на нее пьянство и сластолюбие. У кого вой? у кого стон? у кого ссоры? у кого горе? у кого раны без причины? у кого багровые глаза? У тех, которые долго сидят за вином (Притч. 23, 29). Что отвратительнее пьяного? Он смешон для рабов, смешон для врагов, жалок для друзей, достоин всякого осуждения, есть более зверь, нежели человек, ибо пресыщаться свойственно тигру, льву или медведю. Им это свойственно, потому что они не имеют разумной души. Впрочем, и они, когда насыщаются больше надлежащего и больше меры, назначенной им природою, то расстраивают все свое тело; не тем ли более мы? Для того-то Бог даровал нам небольшое чрево, для того назначил нам малую меру пищи, чтобы научить нас печься о душе.
Посмотрим на самое устройство нашего тела, и мы увидим, что одна только малая часть у нас имеет такое назначение. Ибо уста наши и язык назначены для песнопений, гортань для произнесения голоса. Посему естественная необходимость заставляет нас невольно воздерживаться от пресыщения. Если бы сластолюбие не сопровождалось неприятностями, недугами и болезнями, то оно не было бы противно; но теперь от природы тебе назначены пределы, чтобы ты не мог, хотя бы и желал, преступить их. Не наслаждений ли ищешь ты? Найдешь их в жизни воздержной. Не здравия ли? И это здесь. Не спокойствия ли? И это здесь. Не свободы ли? Не крепости ли и стройности тела? Не бодрости ли и деятельности души? Все эти блага здесь; а в том, напротив, неприятность, нездоровье, болезнь, стеснение, излишние издержки. Почему же, скажешь, все мы предаемся ему? По болезни. Ибо скажи мне: почему больной желает того, что вредно? Это самое не есть ли признак болезни? Почему хромой не ходит прямо? А все это от нерадения и оттого, что не хотят придти к врачу. Из вещей одни доставляют временное удовольствие, а потом вечное мучение; другие, напротив,— временное страдание, а потом вечное блаженство. Посему кто так сластолюбив и беспечен, что не презирает настоящих удовольствий для достижения будущих, тот скоро обманывается. Скажи мне: почему обманулся Исав, почему он предпочел настоящее удовольствие будущей чести? По сластолюбию и невоздержанию. А это самое, скажешь, откуда происходит? От нас самих, как видно из следующего: когда мы захотим, то воздерживаем себя и бываем терпеливы; если встретится какая-нибудь нужда, а часто даже только из соревнования, мы избираем полезное. Итак, когда будет возбуждаться в тебе сластолюбие, то представь кратковременность этого удовольствия, вред (ибо поистине вредно делать такие издержки к собственной погибели), недуги, болезни — и отвергни сластолюбие. Хочешь ли, я перечислю тебе, сколь многие тяжко пострадали от сластолюбия? Ной выпил вина, и опьянел, и лежал обнаженным — и, вспомни, сколько зла произошло от того (Быт. 9, 21—29). Исав по невоздержанию продал свое первенство и решатся на братоубийство (Быт. 21, 31—34). Израильтяне сели есть и пить... а после играть (Исх. 32, 6). Посему и сказано им: и будешь есть и насыщаться, тогда берегись, чтобы не забыл ты Господа Бога твоего (Втор. 6, 12). Ибо предавшиеся сластолюбию стоят на скользком пути. Вдовица, говорит Павел, сластолюбивая заживо умерла (1 Тим. 5, 6); и еще: Израиль... утучнел, отолстел и разжирел; и оставил он Бога (Втор. 32, 15); и в другом месте: попечения плоти не превращайте в похоти (Рим. 13, 14). Я уже не предписываю поста —ибо никто не стал бы слушать,— но запрещаю невоздержание, возбраняю сластолюбие, для вашей же пользы. Сластолюбие подобно бурному потоку истребляет все; его не удерживает никакое препятствие; оно отлучает от Царствия Небесного. Что еще сказать? Ты желаешь наслаждений? Подай бедным, призови Христа, и будешь наслаждаться даже по окончании трапезы. Ты желаешь наслаждений? Питай свою душу, предложи ей пищу, какая ей свойственна, не томи ее голодом. Теперь время борьбы, время подвигов —а ты сидишь и пресыщаешься? Разве не знаешь, что и сами цари в походах во время войны живут скудно? Наша брань не против крови и плоти (Еф. 6, 12); а ты утучняешь себя, приготовляясь на брань? Супостат стоит, скрежеща своими зубами,— а ты предаешься неге и занимаешься трапезою? Знаю, что я говорю это напрасно, но не для всех. Кто имеет уши слышать, да слышит (Лк. 8, 8). Христос истощается от голода, а ты расторгаешься от пресыщения — сугубая неумеренность! И какого зла не производит сластолюбие? Оно заключает противоречие в самом себе; не знаю даже, почему оно получило такое название; разве подобно тому, как слава земная, которая есть бесчестие, и богатство земное, которое есть бедность, получили свое название, так и сластолюбие, хотя оно само в себе есть горечь. Для чего ты приготовляешь червям роскошную трапезу? Для чего делаешь себя негодным ни к чему? Хочешь ли, чтобы глаз твой был исправен? Сделай все тело благоустроенным. Из струн та, которая жирна и не очищена, бывает неспособна издавать приятные звуки; а которая совершенно очищена, та бывает стройна и благозвучна. Для чего зарываешь душу? Для чего ограду ее делаешь толще? Для чего наводишь на нее великий дым и облако, когда испарения, как бы какая мгла, поднимаются отовсюду? Не будем нерадеть о душе своей, подавляемой телом, но соделаем взор ее более светлым, крылья ее — более легкими, узы — более сносными; будем питать ее духовными беседами, при воздержной жизни, так, чтобы тело было только здорово и крепко, чтобы она радовалась и не скорбела, чтобы, таким образом благоустроив себя, мы могли достигнуть высшей степени добродетели и сподобиться вечных благ.